празднование дружбы между народами с приглашением соседей, выпиванием большого количества спиртных напитков и песнопениями. Я как могла переводила все, что происходило на русский и на английский. Ожнажды мне попалась группа фрацузов, говорящих на аглийском. Они долго слушали песнопения местных (и мой перевод про то, как шумел камыш и все такое) и им захотелось спеть какую-нибудь народную фрацузскую песню. Двушка запела что-то очень красиво и мелодично на французском языке, с явными печальными нотками. Наш народ потребовал перевода. Оказалось, что песню поет якобы какая-то птичка о несчастной любви (птичка вроде как сидела на дереве и видела как то ли парень девушке изменил, то ли девушка парня не дождалась — что-то долгое и печальное, за давностью времени не помню подробностей). Нашему народу печаль в песнях не впервой, поэтому про это подробностей не стали расспрашивать. Однако всех заинтересовало — что же это за птичка так красиво и печально поет во Франции. Француженка названия птички на английском не знала. Начала описывать — ну, такая птичка, маленькая, с красной головой, звонкая очень. Местный рыбак Гриша, который все думали уже начал отключаться от всего, что происхродило вокруг, вдруг открыл глаза и радостно воскликнул — "Дятел, что ли? "

Например, сын говорит "папа, я Петутут"… ну как тут понять, что он сказал? Я его начинаю спрашивать какой он Петутут, хороший, плохой, какого цвета? Ну, надо же сразу поддержать игру сына и втянутся в действо. Благо у меня есть в запасе его слово "Бакася". Бакася – это лежачий полицейский, это я понял, когда мы через него переезжаем на машине и сын кричит "Бакасяяя!!!". Так вот, я сразу в играх могу прикинутся Бакасей, тем более что все игры сына связанны в основном с машинками и будучи он даже Петутутом, он обязательно наедет на Бакасю.

Да и удобней мне так играть – лежи себе бакасей, телевизор смотри или книжку читай, а через тебя машинки ездят туда-сюда.

Так вот, прикинулся я Бакасей, обозначил что я Большая-пребольшая Бакася и улегся на диван. Сын не унимается и кричит "Папа, я Петутуй! " и не успокаивается. Так мы препираемся некоторое время, пока жене в другой комнате не надоело нас слышать и она крикнула "Я — Петутуй – это слово –

"перепутал", сегодня выучил, перепутал он что-то".

А вчера приехали к нам теща с тестем, ну надо что-то на стол накрыть, прикупить, я засобирался в магазин. Сын выходит из комнаты и вполне себе внятно произносит "Пап, куда с[мот]ась? "… Ну, понятно что он спросил, даже теще и тестю, даже Ворд при написании понял это слово и попросил заменить на нечто приличное. Вот мы стоим с родственниками и смотрим друг на друга в молчании, а сын все вопрошает, куда я с[мот]ась на ночь глядя. Вижу, как у тещи губы кривятся и вопрос зреет, через скока месяцев мы его курить научим, и как далеко зайдут наши эксперименты. А сын все верещит среди нашего молчания, пока зевающая жена не перевела проходя из комнаты на кухню "Это он спрашивает куда папа собирается, сегодня выучил! ", и погладила его по голове.

в очередном походе против гнусных австрияков, то занесло его неверным ветром войны в Сан-Марино. Сан-Марино, как известно, является САМОЙ древней республикой в мире, и не терпит никаких тираний и прочих королей. И потому, соответственно, старается помогаться всяким гонимым революционерам и всевозможным борцам за свободу. Гарибальди попросил у них помощи и укрытия. А ведь Сан-Марино государство хоть и гордо-демократическое, но крошечное, и с символической армией.

Правительство Сан-Марино встало перед нелегким выбором: либо сдать Гарибальди австриякам, и подвергнутся остракизму всего честного вольного человечества, — либо приютить опального итальянца и подвергнуться разграблению и полному уничтожению со стороны австрийцев, ибо те могли сие сотворить в один момент.

Было принято соломоново решение. Гарибальди было сказано следующее: "Значит так. Ты, и все твои отряды сдаете оружие, и сваливаете его на центральной площади. Тебе лично, и твоим ближайшим сподвижникам мы предоставляем тайный подземный проход за пределы Сан-Марино (мол, шлёпайте потом куда хотите), а ваши рядовые солдаты пусть бродят по нашим улицам как гости сан-маринской республики. Но без оружия, само собой...".

Что получилось в результате: Гарибальди с друзьями благополучно скипнули от австрийской армии, а когда австрияки вошли в Сан-Марино, им было совершенно честно сказано: "Да, Гарибальди тут был. Где он сейчас мы понятия не имеем. Куда-то убёг. Его солдаты? Да вот они! Своё оружие они сложили. Вот оно, забирайте, если охота. А так, они просто гости нашей республики, не более того".

Аввстрийцы почесали репу, поняли, что претензий, вроде как, предъявлять не за что, — солдаты Гарибальди опасности не представляют, не вооружены, и старинную республику не тронули. Пошли австрийцы искать Гарибальди в других местах.

Тем самым Сан-Марино сохранило лицо: революционер, которого любила вся Италия был спасен, и готов к дальнейшим битвам, и вообще к освобождению прекрасной страны, а малюсенькая республика Сан-Марино обереглась и от позора предательства, и от погрома оккупантов.