ПАМЯТИ ЦИФРИКА
В 2003-м этот фотоаппарат был самым крутым у моего рода. В те далёкие времена производители ещё не на шутку гордились, что он не только цифровой и с экраном, но является ещё и грандиозным файлообменником, и даже видеокамерой. Размеры придали соответствующие. Чтоб не потерялся. Вот он и уцелел до сего времени.
В первые годы его одалживали все кому не лень. Он снял все континенты, кроме того, на котором живут пингвины. И даже остров Бали, который прекраснее всех континентов, вместе взятых. От этого цифрик быстро приобрёл какой-то потасканный вид, стал весь в мелких царапинах. Его и роняли, и утопить пытались неоднократно. После каждого возвращения приходилось высыпать из него мелкий как пудра белый песок.
Я давно уже перестал снимать собственную физиономию на фоне очередного небоскрёба. На моих фотках — цветы, улыбающаяся девушка, парки и храмы. Видимо, красота этого мира и хранила мой фотик столь долгие годы.
А потом его забрала моя мама, и я её понял. Она забрала его в обмен на свой современный, тонкий как бабочка, где иконки болтаются пальцем, и от их обилия можно свихнуться. А в старом фотике всё в металле, просто и понятно. Щёлк — будет снимок, щёлк — видео.
Маме тогда заказали экспертизу памятника Борцам за власть Советов на центральной площади Владивостока. Борцы эти здоровенные, бронзовые. Стоят сплочённой кучей, как буйволы при виде тигра, обвешаны пулемётными лентами и самими пулемётами. Они с ужасом взирают на окружающий их капиталистический Владивосток, и как выяснила экспертиза, опираются уже только друг на друга.
Вроде на века сделано, и памятник относительно молодой, 1970-го. А на снимках трещины, как будто памятник отливали по пьяни сами партизаны. Немедленно после захвата ими Владивостока в 1922 году.
Про снимки нынешнего владивостокского строительства я вообще молчу. Мой бывший фотик стал беспощадным следователем, обличающим картины страшных преступлений.
Однако фотик, как любой пенсионер, всё это стоически перенёс. Он не выдержал другого. Сломался в моих собственных руках, когда по просьбе мамы я сфотографировал чудовищное творение Цураба Церетели. Петровский тысячепудовый кораблик на Москве-реке.
Мама тогда прилетела ко мне, и мы пошли гулять по центру. Вышли на Патриарший мост, а тут такой эффектный вид на церетелевский кораблик. После снимка кораблика мой цифрик отказался снимать что-либо вообще. Но экран продолжал работать, показывая, как немой упрёк, свой последний снимок.
Мама потом вернулась во Владивосток, вскоре и я залетел туда же. Нашёл свой старый поломанный фотоаппарат и забрал его в ремонт. Маме он тогда понадобился в роли сканера — кстати, гораздо удобнее и быстрее. Если я и буду гореть в аду, то только за то, что вечно обещаю маме что-то, а потом не успеваю исполнить. Пакуя вещи перед возвращением в Москву, увидел знакомый чёрный футляр с фотиком и кинул его в чемодан — ничего не поздно в этой жизни, починю в столице.
Люди! Если вы зайдёте в мастерскую по ремонту фотоаппаратуры на метро Семёновская, метров 100 в сторону Партизанского парка, обязательно захватите с собой видеокамеру. Но ни в коем случае не отдавайте её там в ремонт! Просто снимайте и наслаждайтесь.
Я шёл туда целый месяц, но останавливало роковое предчувствие. Когда до нового отлёта во Владик осталась всего неделя, я устыдился и зашёл. Это было утро субботы, 7 июля этого года. Девушка с загадочной улыбкой сообщила мне, что Мастер ещё не пришёл. Но он придёт вот-вот! И она мне непременно перезвонит. А пока я могу оставить фотоаппарат для его осмотра.
В следующие два дня я был там трижды. К воскресенью улыбка девушки стала ещё более загадочной. Она сказала, что планы Мастера изменились. В субботу он не пришёл, в воскресенье не дошёл, будет только в понедельник.
Насколько радикально изменились планы Мастера на эти выходные, я понял утром синего понедельника по выхлопу ещё на входе. Мастер с тяжёлой головой сидел в своём окошке и починял мой цифрик. Работа двигалась споро, цифрик был уже разобран на мелкие части наподобие автомата Калашникова. Мне Мастер сказал хмуро, что ещё не нашёл причину поломки. Но к среде точно найдёт. Ну и тогда уже скажет цену ремонта, или посоветует сразу выбросить.
Мастер не перезвонил до пятницы, а в тот день я улетал. Только сегодня, во Владивостоке, я увидел на полке точно такой же чёрный футляр. Мною овладело нехорошее предчувствие. Я открыл этот футляр и включил фотик. На крупном экране появился кораблик Зураба Церетели....
А в том футляре, оставленном Мастеру, был мой новёхонький, совершенно исправный фотоаппарат с HD resolution, мощным выдвижным объективом для фотографирования в упор хоть муравьёв, и прочими наворотами, которые сделали его размером с прежний. С похмелья он видимо заколебался искать причину поломки этого чуда, потому что поломки НЕ БЫЛО.
Но знаете что? Когда я вспоминаю потроха нового фотоаппарата под скальпелем Мастера, мне приятно, что старый бессмертный цифрик опять выкрутился: )
С него даже роковой последний снимок скачать удалось. С некоторым трепетом вешаю его на свой сайт, авось выдержит: )
03 Aug 2012 | |
- вверх - | << | Д А Л Е Е! | >> | 15 сразу |
— Ну кто бы сомневался. Судя по голосу, у нас вселенская катастрофа. Ну?
— Семочка принес рибку. И очень хочет гефелте фиш.
— Ну, если ты уже научилась произносить название этого блюда, то, таки, есть надежда, шо пора.
— Мама, ну де я и де эта рибка.
— Де, де... на кухне...
Современный левый дискурс много внимания уделяет эмпатии.
Но в данном случае имеется ввиду не эмпатия к человеку и даже не эмпатия к его чувствам, а эмпатия к чувствам большик групп людей: по расовому, гендерному и прочим признакам.
В этом тоже не было бы ничего плохого, но зачастую речь идёт о надуаманных чувствах этих групп, для поддержания нарратива.
Мои дети учились в школе с именем города: Vaughan Public School. Школа славилась тем, что в ней учились дети всех этнических бэкграундов. Конечно у детей бывали конфликты, но ни разу на национальной / расовой почве. У нас дома постоянно бывали их друзья: с Ямайки, Кореи, Индии, Китая...
Недавно, кто то в министерстве решил, что Benjamin Vaughan был расистом и школу надо переименовать, чтобы не оскорблять чувства чёрных детей. Излишне говорить, что ничьи чувства за десятки лет существования школы оскорблены не были. Но вот теперь расовая проблема в школе встала в полный рост, начались конфликты на расовой почве, смешанных компаний больше не существует.
И это — не случайная глупость отдельного чиновника, так как подибные переименования, сносы памятников, и. т. п. сейчас происходят по всей Америке и Канаде. Это иименно и есть современный левый дискурс: проявление эмпатии к несуществующим чувствам групп людей. Возможно это делают по глупости, но по-моему это осознанная провокация для разжигания расовой розни.
Пока укладываю детей спать, чтобы меня возбудить, муж присылает мне фото вымытой посуды. Затем развешенного белья из стиралки. Затем собранных игрушек. После фото вымытых полов сносит крышу и я нападаю на него, как в первый раз.
Эту историю рассказывают многие, и в ней звучат разные фамилии. Режиссер Леонид Трауберг рассказывал так: Алексей Денисович Дикий однажды обиделся на Никиту Богословского, который накануне его разыграл. У Богословского вообще было много жертв розыгрыша, которые мечтали ему отомстить при удобном случае, а удалось это только Алексею Дикому. Придумал он вот что. Однажды хорошенько напоил композитора, а когда тот мирно уснул, его погрузили в легковую машину, отвезли в аэропорт и отправили в Новосибирск. Следом в Новосибирское отделение Союза композиторов дали срочную телеграмму за подписью известного чиновника МВД о том, что в городе может появиться аферист, который, пользуясь феноменальным внешним сходством с известным советским композитором Никитой Богословским, ходит по учреждениям, и выпрашивает от его имени крупные суммы денег, якобы на билет на самолет...
Проснувшись во время долгого перелета, Богословский понял, что над ним жестоко подшутили. Он, конечно, попытался мобилизовать свое чувство юмора, и, немного успокоившись, сразу после посадки самолета отправился в местный Союз композиторов. Он зашел в кабинет председателя Союза, и не успел назвать себя, как тот ухмыльнулся и нажал кнопку на столе. Тут же появился наряд милиции, на ошеломленного Богословского надели наручники и увезли в отделение милиции, где композитор просидел целые сутки, пока все не разъяснилось.